Игорь Бяльский
Александру Файнбергу
Умер пёс у Поэта, а сына и не было вовсе.
Он проснулся на взводе и гонит на велосипеде.
И летит под колёса такая раздольная осень -
листопады поспели, и жёлуди, да не воспеть их.
Нету слов. А слова у друзей - далеки и невнятны.
И какие-то дети у них, и дела, и обиды...
Все их велосипеды побиты, а все их орбиты
будто в жёлтые пятна продеты и в красные пятна.
Но горит не мигая зелёный огонь светофора
для того, кто оставил небесные дали в покое.
Даже Серый просёк: никакие не сферы, а свора.
А друзья не хотят: мол, видали ещё не такое.
И на вкус норовят, и на цвет ради пламенных басен.
Человек человеку товарищ, конечно, и витязь...
И на запах - согласен, и даже на ощупь - согласен.
А на цвет - извините. На цвет - извините-подвиньтесь.
Это всё-таки Азия... Самую чёрную цену
заплатил он, связуя безвременья жухлые нити.
А какую весну пережил! А вину... А измену...
А измену какую... Но с круга сойти - извините.
Позади - кольцевая и весь этот город, в котором
он стихи написал и почти уже все напечатал.
Как встречал его Серый! С каким милосердным укором
приносил свой резиновый мячик, внимая печалям.
Отыгрались мячи. Нету слов о любви и природе.
И закат на исходе, и эти костры догорают.
Вот Володя бы понял. Володя Высоцкий... Володя!
А теперь вот и Серый... Да что они все умирают...
Эта смерть. Эта жизнь. Этот сон, что по-новой приснился,
как он Серого гладил, в свинцовые очи не глядя.
...А со шприцем когда этот ветеринар наклонился,
он лицо отвернул и всё гладил, и гладил, и гладил...
1989 |
