Александр Колупаев
Я сегодня опять
до утра промолился, -
Богу душу открыл, -
пел стихи не таясь.
А петух прокричал, -
купол неба раскрылся,
и душа моя грешная
плюхнулась в грязь.
Я тиранил её,
по щекам бил наотмашь, -
почему не осталась,
где рай и покой,
почему прервала
предоставленный отпуск? -
видно, плохо там пела
или даже лгала.
Я поднял её, втиснул
в бездушное тело
и ремнём притянул
к позвонкам потому,
чтоб она, не спросясь,
не рвалась, не летела, -
ведь тогда без неё
песен петь не смогу.
Она стала смотреть
через изгородь рёбер,
зорче схватывать жизнь, -
значит в пользу урок;
попыталась запеть,
но так грустно и робко,
что с такою певуньей
в самый раз помереть.
И не понял сперва,
что она углядела,
отчего у неё
голос, словно больной.
Посмотрел я туда, -
и открылось, в чём дело, -
ведь душа видит глубже,
чем пальцем слепой:
Что сорвали с петель
заповедные двери,
крысы кучей в казне,
и грызня там, и визг,
что спешат на постель
малолетние дщери,
затянувшись травой,
а наставник - садист.
Из дурдома сбежал
параноик кромешный,
документ изобрёл, -
сразу стал - во главе.
Аплодирует зал,
пляшет сброд сумасшедших,
и восторженно блеет
хор камланных овец.
Что ответчиком Авель
сидит за решёткой,
недорезан он братцем -
за то и сидит.
Пучеглазая падаль
стреляет в кого-то,
и гремит кандалами
из шахты Сибирь.
На иконы гляжу:
как всё это случилось?
Но святые молчат, -
значит рядом ответ.
В беспросветном аду
зажигаю лучину
и на ощупь бреду
на чуть брезжащий свет. |
