Сергей Мирошниченко
И год к концу, и жизнь на перевале, -
вершина. Дальше - вниз, вперед, назад.
Нагроможденье каменных громад -
умерший мир. Затеплится едва ли
здесь жизнь. Лишь ветра неумолчный стон...
Не третий Рим, не новый Вавилон,
еще один уходит в глубь времен,
на дно времен, став благородным илом,
удобрит лона собственных могил...
Мой город станет сам себе могилой.
Блажен, кто меж руин его бродил
и стерся в прах о камни мостовой,
и, слившись с прахом роскоши былой,
оплакал улиц вечное теченье;
и миг, когда становится прозренье
всеведеньем и смертною тоской,
вливается в распада непокой,
усугубив чуть видимое тленье...
Он вышел, и увидел, и познал,
и понял, что всезнанье ядовито...
Отравленный всеведеньем, упал
на камни. Как же тяжко быть убитым!
...И смерть попрал, и дальше зашагал
меж полюсов, от странной мести скрытый,
забыв о том, что существует страх.
Вознесся в свет и, хаос мирозданья
чуть приподняв на собственных плечах,
тем самым обретая оправданье,
заставил видеть тех, кто мирно спал.
Был год к концу. Был зимний перевал,
грань двух миров на самом дне пустыни,
дымящейся руинами доныне.
Был ветер - мокрый снег в лицо кидал,
о чем-то недосказанном кричал
и плакал в этой полуночной стыни...
Но как понять, что он не досказал?...
24-25. 11. 1990 |
