Всеволод Колюбакин
Письмо из Азии - жестокая бумага,
письмо из Азии - равнины и пустыни.
Письмо из Азии, ни возгласа, ни шага.
Письмо из Азии от века и поныне.
Письмо из Азии - мотивы между пальцев.
Письмо из Азии, а ты и не узнала,
что грустный взгляд моих друзей-скитальцев -
всего лишь пыль под сапогом вандала.
Здесь одиночество является законом,
свобода - пешкой, мужество - орбитой.
Здесь вечность не является шаблоном,
здесь контуры ее от глаз сокрыты.
Играем блюз, я выбежал на сцену.
Навыкат губы, я почти что черный.
Играем - я забыл взглянуть на цену.
И ходит, ходит, ходит кот ученый.
Ах, я, бездельник, снова нализался.
Играем блюз, спасибо саксофону.
Смотри, вон звук на небе показался,
он неподвластен даже камертону.
Смотри, он улыбается кому-то,
над ним ни тени, ни дождя, ни флага,
но помни, помни каждую минуту:
письмо из Азии - жестокая бумага.
Ах, жаль, что мой характер не из стали,
и голос мой рождает привкус соли,
но в этом мире только мы с тобой остались
спасти его от страха и от боли.
А мир смеется: "Вот, безумцы, тоже!"
А мир горланит: "Дарби! Рому! Рому!"
А мир пустые обещанья множит,
а мир уже не может по-другому.
Ни окрика, ни смеха мы не слышим;
раздали все, пора бы на перрон, но
от щедрости своей уже не дышим
и смотрим друг на друга обреченно.
Иди, иди, твой парусник на слипе
уже заждался; только в трюме мыши
узнают о твоем последнем всхлипе,
но, слава Богу, капитан стихов не пишет.
Но, слава Богу, компас очумелый
подарит нам забвенье лотофага.
Играем блюз, и я почти что белый.
Письмо из Азии - жестокая бумага.
А я спущусь по лесенкам железным
в бетонный склеп на поиск заклинанья,
я, обещавший перестать быть бесполезным,
но так и не сдержавший обещанья.
А мне сгорать в безжалостной попытке
еще родить хотя бы два куплета,
вновь собирать нехитрые пожитки,
а, впрочем, что опять об этом.
А мне сидеть под тенью саркофага,
спасаясь от безумья артобстрела,
шептать, шептать губой обледенелой:
"Письмо из Азии - жестокая бумага".
октябрь 1995 |
