Григорий Дикштейн
Папашка испоганил море крови,
Крутился, нанимал учителей, -
А мальчик не хотел сложить здоровье
На почву добывания рублей.
Вокруг же бесновалася природа,
Акации и женщины цвели...
А стоны возмущенного народа
Кто слушал глубоко из-под земли?
На шестнадцатой станции море и бычки,
Словно признак нации: скрипка и очки,
Плечики обвислые, взгляд исподтишка,
Но набита мыслями курглая башка!
А шо такое шо, скажи на милость?
Налетчик Пятирубель стал боец.
Поскольку революция случилась,
Он старым штучкам положил конец.
Забитый мальчик Бабель, этот цадик,
Гоцает с револьвером на ремне...
Какой там никакой, а все же всадник,
Не пешка, а при сабле, на коне.
На Привозе вымерло, хоть гоняй собак...
Можно корку выменять на потертый фрак,
Возле квелой лошади птичка ждет обед:
Прыгает по площади, - а навоза нет!
Вернулися с печальными глазами
Борцы за распрекрасное житье,
Что шло, как флотский тельник - полосами,
Покуда не повымели смитье...
Пришли живые лечь на Лонжероне,
Где шкары не скидай, а то сопрут,
С мечтой об там, где женщины и кони
На травке словно чистый изумруд...
На Девятой станции, словно арестант,
По гармошку с танцами жил себе талант
И писал, как каторжный, под брехню собак,
Искренний, загадочный, честный Исаак. |
