Андрей Земсков
Край земли, захолустье, погода сырая,
Сбиты с церкви кресты и обиты пороги.
Прорастает берёза сквозь крышу сарая,
И старуха с кошёлкой бредёт по дороге.
И лениво расправив тяжёлые крылья,
Пролетает ворона над старым погостом,
И повсюду следы векового унынья.
Не Святая Елена, но всё-таки остров.
Остров Старый Острог в океане таёжном
Осторожно живёт, настороженно дышит
И в укладе старинном, а значит, надёжном,
Ни властей, ни последних известий не слышит.
И живут здесь, как Лыковы – старообрядцы,
Два глухих старика – в прошлом белогвардейцы,
И старуха, которой вороны боятся,
Да еврей-меньшевик, не сбривающий пейсы.
Тут свежайшая пресса – подшивка "Недели":
Речь генсека, которому что-то вручили,
Урожай в Казахстане, волнения в Дели
И фашистская хунта под соусом Чили.
На бревенчатой стенке прикреплена косо
Репродукция Врубеля вместо Рублёва,
И лампадка дымит, что твоя папироса,
И еврей налакался по-русски, до блёва.
И старуха его выгоняет на воздух,
Обзывая "троцкистом", и лезет на печку.
Тяжело засыпает затерянный остров,
Оставляя на страже не спящую речку.
А наутро проснувшись без радиогимна,
Обнаружит старик, что сосед его помер.
Всё наследство покойного – царская гривна
И под полом обрез – три патрона в обойме...
Ни котов, ни собак, - ни мяучат, ни лают.
Даже возле погоста чуть-чуть поживее:
У развалин часовни с восточного краю
Вырос Бог знает как золотой можжевельник.
И холодное солнце, раздвинувши тучи,
Близоруко сощурив белёсые пятна,
Удивляется: "Как эти люди живучи!
И на что существуют они – непонятно..."
Январь 2005. |