Андрей Земсков
Леониду Мончинскому
Потеплело, - и первыми листьями
Заиграли деревья, как цацками.
Тут и вышла Сибири амнистия
От Весны в честь прихода на царствие.
Зашумели ручьи, и по-дружески
Вертухай улыбнулся, как водится.
И последний зэка Петр Якушинский
Стал с вещами на выход готовиться.
А ему говорят: "Не спешите,
Нет про Вас указания свыше.
Вы прошение, князь, напишите, -
Так быстрее начальство услышит".
А Якушинский перекрестился,
Опустился на нары устало
И сказал: "Я сюда не просился -
И отсюда проситься не стану".
Опустели сибирские рудники,
На вокзалах и в душах волнения.
В отпусках отдыхают сотрудники
Комитета Глобального Бдения.
И бредут с рундуками фанерными,
И в буфетах Тайшета и Невера
Пьют свободу стаканами мерными
Уцелевшие узники Севера.
Кто родился и жил огольцом там,
Словно птица с подрезанным сердцем,
Кто Колымским кольцом окольцован,
Кто татарином был, кто чеченцем, -
Как бы ни было Время жестоко,
Каждый верил примете старинной,
Что приходит Весна не с востока,
А из чёрной Омчакской долины.
В облака, как седой головой - в купель,
Белым голубем по ветру вешнему...
И шипел вертухай: "Это оттепель...
Скоро снова всё будет по-прежнему!"
Но сугробы темнели и рушились,
И Весне присягали, как Истине.
Лишь последний зэка князь Якушинский
Не дождался великой амнистии...
Где-то "дело" его затерялось,
И чиновник его не коснулся.
А зэка придавила усталость, -
Он прилег и к утру не проснулся.
Вот и снится ему что попроще:
Обгоревшие в храме иконы,
Петербург и Сенатская площадь,
И Сибирь, и вагоны, вагоны...
октябрь 2000.
|
