Евгений Агранович
Скажем, лопнула лента кино... И пронзительный гул.
Ни борьбы, ни любви, ни врага, ни товарища нет.
Чуть успеешь заметить – оборванный край промелькнул,
В застонавший экран обнажённый пульсирует свет.
Вот на Одере было – похоже. А то – и похуже.
Небо лопнуло вдруг, и вокруг завинтилось, свистя.
А земля охватила, сжимая всё туже и туже,
Беззащитное тело, простое земное дитя.
Я не то что рукой – шевельнуть даже мыслью не мог:
Что любил, где боролся, и чья это мука глухая?
В тёплом чреве земли я лежал, словно смятый комок
Неосознанной жизни, ещё без инстинкта дыханья.
Повитухи-сапёры лопатой её рассекли.
Ради сына она примирилась и с этою болью.
И тогда напряглись исстраданные мышцы земли –
Сверхпонятным усильем меня подтолкнули на волю.
В муках жёны рожают, спросите любую из них,
Но как больно рождаться – не помнит никто из живых.
Воздух в лёгкие хлынул, обрушился свет на глаза.
Ещё мягкие кости страдали при всяком движенье,
Но вершок за вершком я куда-то уже уползал,
Прежде слова почуяв важнейшую страсть – достиженье.
Шевелили губами солдаты беззвучно вокруг,
Удивительный мир был безмолвен, как прорубь, сначала.
Мчались стрелы "катюш", как зарницы, забывшие звук,
Пушка вспрыгивала, посылая снаряд, но молчала.
И глухого меня притащили в немой медсанбат.
Спал как помер, не помнил, не знал и не думал,
А очнулся под утро и чую – всем телом я рад:
Слышу. Слышите, слышу! Проснулся от шума.
Поцелуи и выстрелы, смех и космический свист
Метеоров и бомб. И как жилка стучится в висок:
Слышу – ветра движение, дуба трепещущий лист,
Пустословие птиц и морзянки скупой голосок.
Слышу: там, на переднем, контратакуют враги.
Незнакомый, но мой, с заиканием слышится клич:
"Сани-и-та-а-ар! Ма-аи сап-поги!.."
Дай мне мужества, мама, я должен пойти и достичь.
1944
|
