Владимир Растопчинко
Он писал ей стихи - все про то, каково на войне там,
Как красна его кровь и как черен его пистолет,
А она их – в журнал, где платили хорошей монетой:
Так он ей помогал как-то выжить, пока его нет.
А она ему шлет бандеролями теплые вещи,
Табака и бумаги, чернил и пригоршню земли,
А еще письмецо про любовь и про сон ее вещий:
Так она помогала ему как-то выжить вдали.
С философией сна, с руководством к полетам в нирване
Он был с детства знаком, и привык к непрозрачной воде.
А она той водой наполняла холодную ванну.
Вышний замысел виден в любой восходящей звезде.
Воспаряет душа его гулкой трубою каминной,
Ни за что не поймешь, кто герой здесь, а кто тут злодей.
Зорко Байрон глядит в его глаз, искалеченный миной,
И стоит, как живой, не застреленный Хемингуэй.
Воздух пахнет золой где-то между Парижем и Пармой.
Завтра выпадет снег, а пока, как всегда молодой,
Умирает поэт, искалеченный собственной кармой,
И сочится любовь из-под век розоватой водой.
И останется боль от неправильно сыгранной роли,
Просыпается страх, притаившийся где-то в хвосте.
...Кто-то курит табак из непосланной той бандероли,
И читает стихи, что в уборной висят на гвозде. |
