Алина Михайловская
Был весенний день от волненья бел.
Играл апрель на моей трубе.
Я был горд собой. Мне казался бой
не опаснее плац – парада.
Но. Внезапный блик. Покачнулся мир.
Оборвался крик мой на ноте ми.
Тишина обрушилась. В этот миг
я почувствовал – так и надо.
Эксперт – баллист лишь пожмёт плечом:
траектория пули такой не бывает.
Она во мне скрипичным ключом
прошла навылет, пронзив горячо,
и где-то в пыли остывает.
В той пыли и лежу я во всей красе.
Пальцы в крови, а виски в росе.
Завертелась дикая карусель:
вальсы, марши, piano и forte...
А над миром властвует полонез,
музыкант, как обычно, слегка нетрезв:
вместо ми фигурирует ре-диез,
впрочем, это игры не портит.
Той игры, в которой итог – ничья.
Трубачи уложены у ручья,
и командую ими уже не я,
а кто-то другой, повыше.
Я и рад бы шагать впереди полка,
но трубу держать устаёт рука,
Истекает гамма из мундштука.
Я уже её не услышу.
Зато услышу, ухом к земле припав,
в угасанье звука - рожденье трав.
В умиранье тела – свободы взмах,
что доселе таилась в теле.
А в ту игру, в которой "ничья" - итог,
я ещё сыграю, лишь дайте срок.
Я опять приду, подниму трубу
и погибну опять в апреле.
Май 2001 |
