Михаил Щербаков
Прямо сейчас, до торгов, до переоснастки, до немоты,
то есть, пока есть откуда выступить и куда, -
начнись, речь моя. В тугую оденься ткань, облекись в черты.
Обрети власть ферзя. Тело гимнастки. И уж тогда,
чем-то таким став, чего сама ни в поле не спрячешь, ни взаперти,
не усмиришь, не просеешь сквозь решето,
седлай весь табун. Бери добровольцев сотню и вскачь лети.
А потом дашь нам знать, если доскачешь, как там и что.
Там - это там, где (пред тем в пути не ужаснувшись много чему)
ты задрожишь, вдруг узрев себя в сонме божеств,
одно из которых, лёгкую длань свою поднеся к челу твоему,
дрожь смягчит, еле коснувшись. Царственный жест,
Не приникай к той руке. Рука, она ненадолго. Всё учтено.
Не привыкай к ней, она издалека.
Всмотрись только в контур. Да на запястье тонком заметь пятно.
Некий знак, род клейма. Вряд ли наколка. Наверняка
он не таков, как о нём предания повествуют, этот рубец.
Путаных мест в древних книгах что саранчи.
Кураж, речь моя. Я затихаю, ибо велел мудрец:
о богах говори, что они существуют. Либо молчи.
Впрочем, потом всяк поймёт тебя даже по-рыбьи. Со словарём.
На языке стад и стойбищ, озёр и лагун.
Когда, выгнув спину, ты возвратишься вечером, вряд ли днём,
сообщить, что в пути добровольцы погибли, как и табун.
Год проведя не с тобой, без малейшего толка, как не живя,
то-то собьюсь я при встрече! То-то же я
скажу сам себе: шире глаза, горбун, это речь твоя.
Улыбнись ей скорей, она ненадолго.
1998 |
