Михаил Щербаков
Видал бы кто, каким я львом гляжусь, когда на гран-прием
являюсь к некой госпоже, в каком помпезном кураже,
с какой бравадой,
сажусь напротив госпожи - как будто молвлю ей "дрожи!"
Таким кажусь главой градским, парламентарием таким,
хоть стой хоть падай.
То, не иначе, кровь царей кипит во мне, когда пред ней
рукой сеньора,
в виду имея, что влюблен, кладу бумажник (в нем - мильон)
и жду фурора.
Но молодое существо, не представляя ничего
собою, кроме в первый раз надетых бус, нездешних глаз,
волос и шелка,
едва бровями шевельнет, как весь бомонд в момент поймет,
что я не лев, не депутат, я просто мальчик, дебютант,
летун, дешевка.
Один прохладный, темный взгляд - и все, и кончен мой парад,
пиши пропало.
Одно движенье нежных век - и я увял, заглох, поблек,
меня не стало.
На месте, где тому назад мгновений пять, глумлив, крылат,
под стоны свадебных фанфар породы царской экземпляр
сидел, сверкая,
теперь какой-то лже-двойник о четырех ногах возник,
муляж, который только вскрой - в нем засмердит весь шлак земной,
вся дрянь морская.
А тот роскошный прошлый "я" - теперь всего лишь тень моя,
мечта и греза.
Не суперкласс и гиперблеск, а сверхконфуз и гран-гротеск.
Метампсихоза.
Еще не смысля всей беды, пытаюсь я сдержать бразды,
еще с апломбом на других кошусь: мол чем я хуже их?
Ничем ни хуже.
Еще я тщусь, как те цари, хоть часть себя сокрыть внутри,
в то время как вполне пора признать, что нет во мне нутра,
я весь с наружи.
Вполне пора в родной вигвам бежать стремглав и выпить там
свою цикуту,
сиречь, буквально или нет, но сгинуть, кинуть этот свет
сию секунду.
Кто испытал не даст соврать и потвердит, что с места встать
не так легко в подобный час. Но, чтоб не видеть этих глаз,
больших как небо,
собравшись с духом наконец, я улыбаюсь как мертвец,
потом встаю, мильон в карман кладу и еду в ресторан
"Адис-Абеба".
Земля безвидна, даль бледна. Со мной лишь тень моя, она
в цари не метит,
пересекая град пустой, где ночью нас, как в песне той,
никто не встретит.
никто не встретит.
никто не встретит. |
