Вот лист. Он чист.
Он гол.
Он извлечён.
Он бледен пред последним испытаньем.
Сосуд для тайн, он сам - слепая тайна,
нечуждый чарам белоснежный чёлн.
Сосна,
берёза
или, может, клён?
Кем был он в прошлой жизни –
дубом,
елью?
Какие птицы ему песни пели?
Какие ветры шелестели в нём?
Он в неге жил?
Иль, может, в маяте?
И кто – наивный праведник иль грешник –
тот путник был, которому он нежно
дарил свою узорчатую тень?..
Теперь, пилой от жизни отсечён,
он мёртв,
безлик,
он хладен и размерен,
посредством целлюлозных машинерий
в стандартный "офис пейпер" превращён.
И ждёт его теперь последний путь, –
унылый путь,
пустынная дорога,
предельно удалённая от Бога,
с которой не сойти и не свернуть.
Он обречён на повседневья плен,
на канцелярья буднишную мерзость,
на плоскость,
на скалярность,
одномерность,
на пустоту,
забвение
и тлен...
Но выход есть!
В кромешной пустоте
есть слабый вздох надежд на Воскрешенье, -
сквозь светлый огнь высокого горенья -
к залитой солнцем горней высоте.
Есть два пути листу не пасть на дно,
не сгинуть,
не пропасть,
не кануть в Лету.
Есть два пути –
отдать тот лист Поэту
иль сжечь в огне.
Что, впрочем, - всё одно...
|
