Вадим Егоров
Ай-Петри зноем высушен,
гуляет бриз над бунами.
Я снова в Ялте высажен,
а год - как ветром сдунуло.
В нем десять лет поместятся,
я до него был неучем,
и вот теперь полмесяца
тревожиться мне не о чем.
Со мною рядом друг - в удаче ли, в беде ли,
душа моя вконец еще не оскудела, -
бездействует она. Но южное безделье
на самом деле есть блаженнейшее дело.
Я занят только им. Я с суетою в ссоре.
Я погружаюсь в лень, как будто в кущи рая,
и за день десять раз бросаюсь в зелень моря,
и десять раз на дню живу и умираю.
В кроссовках, джинсах, платьицах,
с морскими схожи натиском,
людские волны катятся
по набережной ялтинской.
Они спешат насытиться
по кабакам, по рюмочным,
а мы с тобой рассыплемся
по берегам полуночным.
Нам стаи бесенят топорщить будут рожки,
пред нами распахнут ворота всех бастилий,
и золотой луны искристая дорожка
как будто бы для нас расстелется по штилю.
Растают, как мираж, унылые эрзацы
безликих наших и достопочтенных буден,
и будет нам с тобой восторженно казаться,
что было так всегда и только так и будет.
Но жизнь стоглазым Аргусом
свои посты расставила,
и карамелька августа
во рту почти растаяла.
Едва ли нам запомнятся
все эти пальмы-фикусы,
но нам до гроба полниться
той карамельки привкусом.
Мы провезем его по шпалам и бетонке,
ненужный южный хлам швырнем на антресоли,
но серость наших дней и наших душ потемки
теперь белым-белы от черноморской соли.
Осыплется листва царицынского леса,
снега запорошат останкинские ночи,
но будут нам светить сквозь снежную завесу
и Гагры, и Мисхор, и Туапсе, и Сочи...
август 1982 |
