Виктор Байрак
Она любила маму, сестру и отца,
А он шел по дороге, не знавшей конца
И если встречался конец, он прокладывал тропы.
Она жила по законам в пределах норм,
А он их не знал и рыбачил в шторм
И, конечно, тонул, но умел тонуть, был опыт.
Она пела как ангел, а он как черт.
Это был джаз, что, впрочем, не в счет,
Она любила чай при свечах, а он пиво в таверне.
Но однажды их столкнула судьба,
Не пощадив ее сердца и его лба.
Впрочем, если наоборот - тоже верно.
Кто-то мягок, кто-то жесток, а кто-то упруг.
Но никто не застрахован от хитрого вдруг.
Ты тоже входишь в этот ряд, мой милый друг.
У них был разный строй и разный такт,
Но они решили - пусть будет так,
Если ты настоящий джазмен, то все это не важно.
И он пел про маму и про отца,
А она о дороге, не знавшей конца,
Хотя без пива порой он задыхался от жажды.
Так, соединяя тень и жару,
Они терпели, любя игру,
Он - стерильность, она - телефонность разлуки.
Но однажды, вступая в квинтовый круг,
Они вновь нарвались на хитрое вдруг
И он взял свой вульгарный аккорд,
О, проклятые руки.
Кто-то мягок, кто-то жесток, а кто-то упруг.
Но никто не застрахован от хитрого вдруг.
Я знаю, о чем пою, мой милый друг.
Теперь ей сняться цветы, а ему "Рота подъем!"
И каждый поет, но уже о своем:
Правда, он мелодичней, она с небольшим надрывом.
И каждый берет свои рубежи
И даже смеется, валяясь во ржи,
Но не забывая о том, что эта рожь над обрывом.
И что кто-то мягок, кто-то жесток, а кто-то упруг.
Но никто не застрахован от хитрого вдруг,
Которое в одном лице и враг нам и друг. |
