Виктор Байрак
Папа Римский автостопом добирался в Ватикан.
Тормозил крестом побитые ролс-ройсы.
День, однако, был не ловчий: то кибитка без цыган,
То рекламный катафалк "Сезам – закройся!"
А на Рейне холодрыга (кстати, он стоял на ем)
Лед такой, что жабу мордой в дно вдавило.
Папа Римский чхнул и сразу в слой покрылся инеем.
"Это все"-подумал Папа,-"Это – вилы".
Там, над Рейном, реют чайки, буревестник и поляк.
В целом небо – что аквариум для нищих.
Снег ложится толстым слоем на вестфальские поля:
Белый, мягкий и с узорами. Как лифчик.
Папа Римский вспомнил маму (кстати, мама умерла,
Ей грудная жаба легкие погрызла).
Как она его лелеяла, как на руки брала.
А сегодня не берет никто. Нет смысла.
Смотрит в даль, где к горизонту тупо тянет полосу.
Как-то так. Без мысли. На автопилоте.
Небо в тучах, как в кувшинках, и снежинка на носу
Раскорячилась, что жаба на болоте.
Бог не видит, и не хочет, и запрятался в траве.
Стонут буки. С ними в дубы. С ними в грабы.
Нету правды на дорогах, подо льдом и в голове.
Никакого совершенства. Только жабы.
Вам смешно, а в чистом поле замерзает человек.
Не от ран, не от чумы, не от потопа.
Занесет его в дороге. Только холмик, только снег.
Снег, дорога, холмик, а вокруг Европа.
А весною! О, весною! Ах, весною! Да, весной.
Обнаружат римско-папскую могилу.
И народу соберется, как в медпункт перед войной.
Постоят и скажут: "Жаба задавила".
|
